Неточные совпадения
— Вот вы никогда не
умеете говорить такие хорошенькие вещи, —
обратилась баронесса к Петрицкому.
— Я Анну хочу перевести вниз, но надо гардины перевесить. Никто не
сумеет сделать, надо самой, — отвечала Долли,
обращаясь к нему.
— А ты с фактами
обращаться умеешь?
— Да, мошенник какой-то! Он и векселя тоже скупает. Промышленник. Да черт с ним! Я ведь на что злюсь-то, понимаешь ты это? На рутину их дряхлую, пошлейшую, закорузлую злюсь… А тут, в одном этом деле, целый новый путь открыть можно. По одним психологическим только данным можно показать, как на истинный след попадать должно. «У нас есть, дескать, факты!» Да ведь факты не всё; по крайней мере половина дела в том, как с фактами
обращаться умеешь!
Робинзон. С этим напитком я
обращаться умею, я к нему применился.
Не
умею тоже вам рассказать в точности, что над ним надо было учинить, но знаю, что нужно было «вручить должнику с распискою» какую-то бумагу, и вот этого-то никто — никакие лица никакого уряда — не могли сделать. К кому старушка ни
обратится, все ей в одном роде советуют...
— Нет, это нельзя, если такая грязная рубашка, — проговорил надевавший, — не только не будет эффекта, но покажется еще грязней. Ведь я тебе сказал, чтоб ты воротнички надел. Я не
умею… вы не
сумеете? —
обратился он вдруг ко мне.
Кто, кто, скажите, заставляет вас делать такие признания мне вслух? — вскрикнул я, как опьянелый, — ну что бы вам стоило встать и в отборнейших выражениях, самым тонким образом доказать мне, как дважды два, что хоть оно и было, но все-таки ничего не было, — понимаете, как обыкновенно
умеют у вас в высшем свете
обращаться с правдой?
Я желаю заключить о его основательности: как вы думаете, мог бы я
обратиться за заключением к толпе англичан, с которыми шествую, единственно потому только, что не
сумел заговорить с ними на водах?
Главное, знал меру,
умел при случае сдержать себя самого, а в отношениях к начальству никогда не переступал некоторой последней и заветной черты, за которою уже проступок не может быть терпим,
обращаясь в беспорядок, бунт и в беззаконие.
В путешествие просилось много людей. Я записывал всех, а затем наводил справки у ротных командиров и исключал жителей городов и занимавшихся торговлей. В конце концов в отряде остались только охотники и рыболовы. При выборе
обращалось внимание на то, чтобы все
умели плавать и знали какое-нибудь ремесло.
Даже компаньонка считала необходимым
обращаться с ним свысока; а он едва замечал и их самих, и их прием, с любовью давал свои уроки, был тронут понятливостью ученицы и
умел трогать ее самое до слез.
Ловкий Петр Кирилыч первый придумал «художественно» разрезать такой пирог. В одной руке вилка, в другой ножик; несколько взмахов руки, и в один миг расстегай
обращался в десятки тоненьких ломтиков, разбегавшихся от центрального куска печенки к толстым румяным краям пирога, сохранившего свою форму. Пошла эта мода по всей Москве, но мало кто
умел так «художественно» резать расстегаи, как Петр Кирилыч, разве только у Тестова — Кузьма да Иван Семеныч. Это были художники!
Впрочем, я с благодарностью вспоминаю об этих своеобразных состязаниях. Гимназия не
умела сделать интересным преподавания, она не пыталась и не
умела использовать тот избыток нервной силы и молодого темперамента, который не поглощался зубристикой и механическим посещением неинтересных классов… Можно было совершенно застыть от скуки или
обратиться в автоматический зубрильный аппарат (что со многими и случалось), если бы в монотонную жизнь не врывались эпизоды этого своеобразного спорта.
— Не
умеешь помочь раздеться, увалень! — пошутила она. — Привык с деревенскими бабами
обращаться!
— Смотри-ка, Аннуся, —
обратился он к сестре с странною улыбкой, — наш Петр начинает заводить самостоятельные знакомства. И ведь согласись, Аня… несмотря на то, что он слеп, он все же
сумел сделать недурной выбор, не правда ли?
— И правда, — резко решила генеральша, — говори, только потише и не увлекайся. Разжалобил ты меня… Князь! Ты не стоил бы, чтоб я у тебя чай пила, да уж так и быть, остаюсь, хотя ни у кого не прошу прощенья! Ни у кого! Вздор!.. Впрочем, если я тебя разбранила, князь, то прости, если, впрочем, хочешь. Я, впрочем, никого не задерживаю, —
обратилась она вдруг с видом необыкновенного гнева к мужу и дочерям, как будто они-то и были в чем-то ужасно пред ней виноваты, — я и одна домой
сумею дойти…
— Ну, что ж, кончил, что ли? —
обратилась к Евгению Павловичу Лизавета Прокофьевна. — Кончай скорей, батюшка, ему спать пора. Или не
умеешь? (Она была в ужасной досаде.)
Если хочешь знать, справедлива ли весть, дошедшая до твоей Александры, то
обратись к самому Евгению: я не
умею быть историографом пятидесятилетних женихов, особенно так близких мне, как он. Трунить нет духу, а рассказывать прискорбно такие события, которых не понимаешь. Вообще все это тоска. Может быть, впрочем, я не ясно вижу вещи, но трудно переменить образ мыслей после многих убедительных опытов.
Не
умея читать, она перехватывала его письма и, не решаясь
обратиться к помощи князя или Соловьева, копила их у себя в шкафчике вместе с сахаром, чаем, лимоном и всякой другой дрянью.
— Так, так, так, — сказал он, наконец, пробарабанив пальцами по столу. — То, что сделал Лихонин, прекрасно и смело. И то, что князь и Соловьев идут ему навстречу, тоже очень хорошо. Я, с своей стороны, готов, чем могу, содействовать вашим начинаниям. Но не лучше ли будет, если мы поведем нашу знакомую по пути, так сказать, естественных ее влечений и способностей. Скажите, дорогая моя, —
обратился он к Любке, — что вы знаете,
умеете? Ну там работу какую-нибудь или что. Ну там шить, вязать, вышивать.
На следующий день я видел Зинаиду только мельком: она ездила куда-то с княгинею на извозчике. Зато я видел Лушина, который, впрочем, едва удостоил меня привета, и Малевского. Молодой граф осклабился и дружелюбно заговорил со мною. Из всех посетителей флигелька он один
умел втереться к нам в дом и полюбился матушке. Отец его не жаловал и
обращался с ним до оскорбительности вежливо.
Адуев не
умел скрыть, что граф не нравился ему. Граф, казалось, не замечал его грубости: он был внимателен и
обращался к Адуеву, стараясь сделать разговор общим. Все напрасно: тот молчал или отвечал: да и нет.
К кому он ни
обращался — никто даже имени Розелли не слыхивал; хозяин гостиницы советовал ему справиться в публичной библиотеке: там он, дескать, найдет все старые газеты, но какую он из этого извлечет пользу — хозяин сам объяснить не
умел.
— Право, не
сумею вам ответить, — замялся старик, поднимаясь с кресла. — Должно быть, не любил. Сначала все было некогда: молодость, кутежи, карты, война… Казалось, конца не будет жизни, юности и здоровью. А потом оглянулся — и вижу, что я уже развалина… Ну, а теперь, Верочка, не держи меня больше. Я распрощаюсь… Гусар, —
обратился он к Бахтинскому, — ночь теплая, пойдемте-ка навстречу нашему экипажу.
Вся зала разом притихла, все взгляды
обратились к нему, иные с испугом. Нечего сказать,
умел заинтересовать с первого слова. Даже из-за кулис выставились головы; Липутин и Лямшин с жадностию прислушивались. Юлия Михайловна опять замахала мне рукой...
— Вот сестрица покушают, — говорил он,
обращаясь к сестре. — Садитесь, сестрица, кушайте, кушайте! Чего церемониться? А не хотите без меня, так позвольте мне, сударыня Ольга Арсентьевна, морковной начиночки из пирожка на блюдце… Вот так, довольно-с, довольно! Теперь, сестрица, кушайте, а с меня довольно. Меня и кормить-то уж не за что; нитяного чулка вязать, и того уже теперь путем не
умею. Лучше гораздо сестрицы вязал когда-то, и даже бродери англез выплетал, а нынче что ни стану вязать, всё петли спускаю.
«Что? —
обратился к ним Шубин, — видно, господа петь-то не
умеют?» Малый в александрийской рубахе только головой тряхнул.
— Нет? — подхватила Дэзи тоном выше. — Давайте расскажем Гарвею о Фрези Грант. Ну, Больт, —
обратилась она к матросу, стоявшему у борта, — это по твоей специальности. Никто не
умеет так рассказать, как ты, историю Фрези Грант. Сколько раз ты ее рассказывал?
— Да я Амалий Ивановн не знал и никогда не
умел с ними
обращаться, — отвечал Оленин. — Но тех нельзя уважать, а этих я уважаю.
Окончив куренье, Алексей Абрамович
обращался к управителю, брал у него из рук рапортичку и начинал его ругать не на живот, а на смерть, присовокупляя всякий раз, что «кончено, что он его знает, что он
умеет учить мошенников и для примера справедливости отдаст его сына в солдаты, а его заставит ходить за птицами!» Была ли это мера нравственной гигиены вроде ежедневных обливаний холодной водой, мера, посредством которой он поддерживал страх и повиновение своих вассалов, или просто патриархальная привычка — в обоих случаях постоянство заслуживало похвалы.
Пока пили кофе, Жареный говорил за четверых и все
обращался к гостю, так что под конец Гордею Евстратычу сделалось совсем совестно: он и сидеть-то по-образованному не
умеет, не то что разговоры водить, особенно при дамах, которые по-своему все о чем-то переговаривались.
— Зачем ты, Нина, убежала от танцев? — сказала она тоном выговора. — Стала где-то в темноте и болтаешь… Хорошее, нечего сказать, занятие… А я тебя ищи по всем закоулкам. Вы, сударь, —
обратилась она вдруг бранчиво и громко к Боброву, — вы, сударь, если сами не
умеете или не любите танцевать, то хоть барышням бы не мешали и не компрометировали бы их беседой tete-a-tete.. [Наедине (франц. ).] в темных углах…
Варя советует Катерине скрывать свою любовь к Борису; она говорит: «Обманывать-то я не
умею, скрыть-то ничего не могу», и вслед за тем делает усилие над своим сердцем и опять
обращается к Варе с такой речью: «Не говори мне про него, сделай милость, не говори!
— Как вы смеете на меня так кричать, — я не служанка ваша! — заговорила она. — Хоть бы я точно ездила к Жуквичу, вам никакого дела нет до того, и если вы такой дурак, что не
умеете даже
обращаться с женщинами, то я сейчас же уволю себя от вас! Дайте мне бумаги! — присовокупила Елена повелительно.
Мурзавецкая. Молчи уж! Мне только твое желание надо было знать, — ты мне дорога-то, а на них нечего смотреть! Я
умею с ними
обращаться, вот посмотри! Только уж помни русскую пословицу: давши слово, держись, а не давши, крепись! Василий Иваныч!
— Да я не
умею с ним
обращаться…
Тогда я за теми же разъяснениями
обращаюсь к твоему публицисту (он тебя провидел, облюбовал, он же, стало быть, обязывается и отвечать за тебя), в чаянии, что этот шустрый малый
сумеет яснее формулировать то, что ты в столповой своей необрезанности только бормочешь.
— Ну, что ж ты, батюшка, стал предо мною, глаза выпучил! — продолжала кричать на меня бабушка, — поклониться — поздороваться не
умеешь, что ли? Аль загордился, не хочешь? Аль, может, не узнал? Слышишь, Потапыч, —
обратилась она к седому старичку, во фраке, в белом галстуке и с розовой лысиной, своему дворецкому, сопровождавшему ее в вояже, — слышишь, не узнает! Схоронили! Телеграмму за телеграммою посылали: умерла аль не умерла? Ведь я все знаю! А я, вот видишь, и живехонька.
— Я знаю народ и
умею с ним
обращаться, — говорил он. — Меня народ любит. Стоит мне только пальцем шевельнуть, и для меня народ сделает все, что захочу.
Мужики стояли толпой возле, ничего не делая, и смотрели на огонь. Никто не знал, за что приняться, никто ничего не
умел, а кругом были стога хлеба, сено, сараи, кучи сухого хвороста. Стояли тут и Кирьяк, и старик Осип, его отец, оба навеселе. И, как бы желая оправдать свою праздность, старик говорил,
обращаясь к бабе, лежащей на земле...
Марья Виссарионовна добрая женщина, но решительно не
умеет держать себя с детьми: Леонида она любит более всех, хотя и спорит с ним постоянно, и надобно сказать, что в этих спорах он всегда правее; с маленькими девочками она ни то ни се, или почти ими не занимается, но с Лидиею Николаевною
обращается в высшей степени дурно.
Они
обращаются к изображениям разных предметов и чувств, но не
умеют при этом просто и верно взглянуть на предмет, чтобы тотчас схватить его существенные, главные стороны.
Но тотчас же он с уверенностью говорил себе, что он вовсе не педагог, а чиновник, такой же бездарный и безличный, как чех, преподаватель греческого языка; никогда у него не было призвания к учительской деятельности, с педагогией он знаком не был и ею никогда не интересовался,
обращаться с детьми не
умеет; значение того, что он преподавал, было ему неизвестно, и, быть может, даже он учил тому, что не нужно.
— Он удивительно, удивительно
умеет держать себя — этот еврей, — сказала г-жа Фаворская,
обращаясь к дяде, с целью сказать ему приятное. — Такой приличный и столько такта. О, я всегда говорю, что и среди них есть люди… люди… которые…
Правда, сам Покромцев был там только репетитором, но он
сумел себя поставить так, что с ним
обращались как со своим, даже больше того, — как с близким человеком.
Городищев (торопливо, с упреком). Клементьев, видите, что вы наделали! Вам казалось, что я не
умею сказать за вас, как следует! Нетерпение, — непростительно, милостивый государь, вы не мальчик, должны бы понимать, как надобно
обращаться с людьми. Так только медведи гнут дуги, как вы поступили, сударь. Непростительно, непростительно быть таким бестактным, — извините меня, глупцом.
— Господа, чего вы! — стараясь придать себе спокойствие и хладнокровие, громко
обращался к студентам стоявший рядом со Свиткой Хвалынцев. — Не стыдно ли? Студенты, мужчины!.. Стреляют? Ну, что же,
умейте стоять честными людьми, коли дело дошло до этого!
— Вы говорите о нас, о русском молодом поколении, —
обратился он к поручику. — Неужели вы думаете, что мы не понимаем, не чувствуем сами все эти упреки, которые высказывают России? Но что же мы можем сделать? Ведь все это хорошие слова, мы и сами их хорошо
умеем говорить, но вы скажите нам, чтó делать? Если тут нужно дело, укажите его!
— Опять загалдела, тетка… Ишь лопочет, мне и не понять. Уж вы, барин, не извольте опосля с меня спрашивать… я по-ихнему не
умею! —
обращается Ворсунька к Володе. — Може, чего не хватит, я не ответчик… А барыня, маменька, значит, ваша, велела беречь белье.